– Мир не рухнет, не дождавшись твоего возвращения, дорогая моя старушка, – ответил он жене. – Просто не осмелится. Только обещай мне, что остановишься у Агат, как мы договаривались – не ходи в наш дом. Если тебе что-то понадобится, пошли кого-нибудь другого – на случай, если за домом следят.
– Но как можно вести за ним слежку так, чтобы об этом не знал весь Город?
Сланец покачал головой:
– Ты думаешь сейчас о солдатах Высокого народа. Однако не всем нашим соседям я доверяю настолько, чтобы не вообразить, как кто-то из них, случайно заметив, что ты снова дома, за горсть монет передаёт весточку об этом лорду-констеблю. Потому-то мы и не сказали никому помимо семьи, куда направляемся.
– Ну и кто из нас думает, что мир перестанет вертеться, если он перестанет его подкручивать? – вопросила Опал, но по её голосу Сланец понял, что жена не сердится.
Прежде чем отпустить, она ещё раз крепко сжала мужа в объятиях.
– Хорошенько приглядывай за мальчиком.
– Конечно.
– Ах, если б только я могла взять его с собой.
– И если кто-то следит, какой есть способ вернее оповестить о нашем появлении? Нет, бесценная моя, он должен остаться здесь, а ты должна вернуться к нам поскорее.
Опал потянулась, чтобы чмокнуть мужа в щёку, а он вернул ласку поцелуем в губы, чем очень удивил жену и заставил её улыбнуться. Затем женщина перекинула котомку через плечо и повернулась в ту сторону, где на почтительном расстоянии брат Натр, друг брата Сурьмы, ожидал, пока они попрощаются. Натр показался им юношей разумным и внимательным, что немного успокаивало Сланца, хотя он предпочёл бы видеть в проводниках жены знакомого и надёжного Сурьму, но тот сейчас бродил где-то во внешних галереях вместе с Феррасом Вансеном и отрядом стражей в поисках вторгшихся в пещеры чужаков.
Внезапно тревога вновь сжала его сердце.
– Возвращайся ко мне живой и невредимой, любовь моя, – крикнул он, но Опал и молодой монах уже поднялись по тропинке и скрылись из виду.
– Папа Сланец, мне нужна твоя помощь.
Мужчина воззрился на мальчика в изумлении – в первый раз Кремень назвал его так. Это было странно, особенно если учесть, что в последние дни он вообще едва ли произнёс хоть слово. Видно, после ухода Опал в ребёнке произошла очередная странная и тревожная перемена.
– Моя помощь?
Кремень сел на кровати и свесил ноги, затем нагнулся и пошарил по каменному полу в поисках башмаков.
– Я хочу поговорить со старцем. С тем, кто видит сны.
Сланец только головой покачал.
– О чём это ты?
– Здесь есть старик. Он видит сны. Все его знают. Мне нужно с ним поговорить.
Что-то такое Сланец вроде бы смутно припомнил.
– Дед Сера? А ты-то его откуда знаешь? Тебя не было с нами, когда Никель о нём рассказывал.
Упоминание о столь несущественном обстоятельстве Кремень пропустил мимо ушей.
– Отведи меня к нему, пожалуйста. Мне нужно с ним поговорить.
Сланец открыв рот уставился на мальчика – мальчика, который сводил его с ума, сбивал с толку, а иногда даже пугал до мурашек; он вспомнил о той минуте, прошедшей, казалось, целую жизнь назад, – когда Кремень был всего только котом в ещё не открытом мешке.
«А что, если бы я его и не открыл? Что, если бы я твёрдо взял Опал за локоть и увёл прочь – и пусть бы это всё стало чьей-нибудь чужой проблемой. Сложилось бы оно иначе? Лучше… или хуже?» – потому как трудно было не думать о том, что появление Кремня каким-то образом связано с остальными странностями, перевернувшими их жизни и жизни всех, кого они знали – Высокие то были люди или фандерлинги. Сланец вздохнул. Копнул горку – рой и всю норку, как говорится.
– Ладно, – кивнул он. – Я посмотрю, что тут можно сделать.
– Ничего не понимаю, – заявил брат Никель. Отпрыск влиятельной семьи, он только недавно поднялся от послушника до каинита [6] , то есть рядового монаха, но всякий, включая, разумеется, и самого Никеля, знал, что аббат избрал его своим преемником, и чаще всего парень вёл себя так, будто уже получил церемониальную киркомотыгу. – Из-за вашей шайки-лейки тут итак уже всё вверх дном – и наши традиции, и наши привычки. Женщины, дети, Высокий народ, беженцы – кажется, мы всех уже пустили сюда. Если бы Киноварь и Гильдия не поклялись, что всё это крайне важно…
– Но ведь они поклялись, – перебил его Сланец. – Прошу, Никель, просто скажи, куда нам идти. Мы благодарны тебе за помощь, но не хотим тратить долее необходимого ни единой минутки твоего времени…
– Отпустить вас шататься тут без надзора и… допрашивать нашего старейшего брата? – Никель вскочил. – Нет уж. Я сам отведу вас к нему. Но он стар и слаб. Если ваши вопросы огорчат его – аудиенция окончена, понятно?
– Да, я понял. Разумеется.
Лекарь Чавен, стоявший рядом и с интересом наблюдавший за переговорами, кашлянул.
– Думаю, мне тоже стоит пойти – если ты позволишь, Сланец…?
– Если позволит Сланец? – Никель сделался такого насыщенно пунцового цвета, что это казалось невозможным для человека сравнительно молодого. – А как насчёт Метаморфического братства? Нет, что уж там, давайте позовём всех, кто захочет пойти! А то ещё лучше – организуем процессию, как на День первого удара киркой: соберём горожан и поведём колонной в сады – то-то бедный старик удивится!
– Возможно, вы несколько преувеличиваете, брат Никель, – осторожно заметил Чавен. – Всё-таки я врач. Кого ж ещё лучше иметь под рукой, если вы беспокоитесь о здоровье деда Серы? Да и этот ребёнок, Кремень, находился под моей опекой. По-моему, взять меня в компанию – отличная мысль.
Сланец улыбался, но уже чувствовал, что безмерно устал и вот-вот выйдет из себя – а ведь собственно до дела ещё даже не дошло! И почему ему кажется, будто он вечно только тем и занят, что помогает исполнять чьи-то прихоти?
– Я не бывал в этой части храма, – заметил Чавен, пока они петляли по низкой пещере, причудливо вылепленной известняком, следуя путём, вехи которого распознать мог один только Никель.
– А с чего бы тебе здесь бывать? – раздражённо ответил брат-метаморф. – То, что здесь происходит – не вашего ума дело. Это огороды и фермы, где мы выращиваем нашу пищу. Нам ведь нужно было как-то кормить почти сотню ртов и до вашего появления.
«А скоро тут народу и ещё прибавится, – подумал про себя Сланец. – И тебе здорово повезёт, если это будут фандерлинги, а не фаэри». Но вслух он этого не сказал.
– Ах, но, видите ли, мне всё это очень интересно, – развёл руками Чавен. – Истинный учёный никогда не перестаёт быть учеником. Не будьте так строги к нам, брат Никель. Мы очень благодарны, что вы пустили нас сюда. Пришло время войны и невероятных событий, и все добрые люди должны держаться друг друга.
Никель только фыркнул на это, но когда заговорил вновь, слова его звучали чуть более любезно.
– Это дорога к соляным копям. Разработки невелики, но мы добываем достаточно и для себя, и для торговли с верхним городом.
Кремень, кажется, один остался равнодушен к подземной зале и фантастическим колоннам, изваянным природой. Его лицо вновь стало отрешённым, а взгляд был направлен прямо вперёд, как у солдата, идущего на смертный бой.
«Да кто же ты на самом деле, малыш? – Сланец уже не был уверен, что сможет это понять, даже если кто-нибудь ему объяснит. – Что ты?» Но ответ, в общем-то, не имел значения. Важно было лишь то, что его жена любила мальчика, а Сланец любил свою жену. То, что он сам чувствовал к Кремню, облечь в слова было куда сложнее, но глядя сейчас на этого серьёзного ребёнка с копной светлых, почти белых волос, мужчина понимал, что сделает всё, что в его силах, чтобы защитить приёмного сына.
– Спускайтесь сюда, – Никель указал на боковой проход.
Сланец почуял тяжёлый огородный дух – запах прелой земли, сырости и навоза – задолго до того, как они шагнули под арку. Помещение за ней освещалось лишь несколькими факелами, и видно в нём было едва ли лучше, чем в туннеле. Чавен, ещё не вполне успевший привыкнуть к тусклому свету, обычному для фандерлингов, остановился и, словно слепец, вытянул руки вперёд; Сланец взял его под локоть.