Теперь королева и я – мы оба умираем. Я отдал ей столько своих сил, сколько мог, пока мы ожидали, что же выйдет из этой… – он поднял зеркало, – …авантюры, названной Стеклянным договором. Но этого оказалось недостаточно. Она не пробудится вновь. Если только я не отдам ей ту малость, что осталась во мне. Если только я не отдам ей свою жизнь».

Баррик был глубоко потрясён.

– Вы отдадите ей свою жизнь? Но ведь это никак не поможет.

«В любом другом случае это было бы справедливое утверждение, но Огнецвет живёт по своим законам, запутанным, мудрым и таинственным. Возможно, есть ещё способ отсрочить неизбежный конец нашего рода – пусть хотя бы и ненадолго. Возможно, именно об этом Ясаммез думала, отсылая тебя ко мне. Я рад был бы предположить, что у неё имелись намерения иные, чем только посмеяться надо мной».

– Я… я не понимаю, мой лорд.

«Конечно же нет – да и как ты мог бы? Ваш народ скрывал правду о том, что случилось. Но всё же наверняка за свою ещё недолгую жизнь ты не раз должен был задуматься… возможно, почувствовать, что тут что-то… не так…

У Баррика по телу побежали мурашки, как будто у него начинался жар.

– Во мне? Вы говорите обо мне?

„В тебе, в твоём отце и во всех прочих, нёсших в себе болезненное, смущающее разум наследие Огнецвета, каким он горит в человеческих жилах. Да, дитя моё, я говорю о тебе. Ты – потомок моей дочери, Санасу, и кровь её сильна в тебе. В некотором роде ты приходишься мне внуком.“

Баррик уставился на него, разинув рот. Его сердце заколотилось так бешено, что голова закружилась.

– Я… один из детей сумерек?

„Нет, ты нечто меньшее… и одновременно нечто большее. В тебе течёт кровь Высочайших, но до сего дня это приносило тебе лишь горе. Теперь, однако, она может сделать тебя последней надеждой нашего древнего народа – но лишь если ты принесёшь великую жертву. Если позволишь мне передать тебе мой Огнецвет.“

Смысл сказанного никак не укладывался в голове. Баррик просто сидел и таращился на короля. Спокойное лицо Иннира было таким же, как и час назад, как до того, когда он произнёс слова, перевернувшие весь мир с ног на голову.

– Вы… вы хотите передать этот Огнецвет… м-мне?

– Чтобы продлить жизнь королевы еще хоть немного, я должен буду отдать ей свои последние силы. Если я смогу передать свой Огнецвет тебе – а это может оказаться и невозможно – тогда наследие наше, по крайней мере, не погибнет. Но если ты и сможешь выдержать это, Баррик Эддон, ты никогда не сможешь снова стать даже на самую малость таким же, каким ты был раньше.»

– Но если вы сделаете это, то что же… что же случится с вами?

Впервые за долгое время Иннир улыбнулся – слабо, устало растянув губы.

«О, дитя, конечно же, я умру».

Глава 35

Булавы, кольца и ножи

Им пришлось сделать остановку в предместьях Югениона, поскольку Королевский тракт был занят погребальной процессией, направляющейся к городскому храму. Очевидно было, что провожают в последний путь человека богатого: повозку с задрапированным чёрной тканью гробом тянула четвёрка лошадей, а следом шагало столько скорбящих, что Бриони выбралась из вагончика и присоединилась к актёрам, стоящим на обочине.

– А кто умер? – поинтересовалась она у одной из плакальщиц, шедших в конце процессии: женщины, несшей длинную ивовую ветвь.

– Наш добрый барон, лорд Фаворос, – ответила та. – Не безвременно – ему перевалило за шестой десяток, – но он потерял сына в сражениях с людоедами автарка, и теперь хворая жена его с малолетним наследником осталась одна вдовой – да благословят Братья его род.

Женщина осенила себя знаком Тригона. Бриони, отворачиваясь, вдруг поняла, что машинально проделала то же самое.

– Я никогда о нём не слышала, – тихонько сказала она Теодоросу, пока они наблюдали за проходящей мимо процессией. – Но по тому, как печальны у людей лица, мне кажется, что он был хороший человек.

– Или так, или же они печалятся потому, что меняют известную величину на неизвестную в очень неспокойное время, – пожал плечами Финн. – Хотя подозреваю, на этот раз вы правы. В этой толпе не так уж много голосящих селёдок, как я погляжу.

– Голосящих селёдок? – картинка, нарисованная воображением Бриони, заставила девушку прыснуть.

– Так называют тех, кто за медный краб-другой согласен выдавить слезу и поголосить в траурной процессии – а иногда их нанимают скопом за одну серебряную сельдь. Человека, семье которого не приходится нанимать хотя бы нескольких «селёдок», должны действительно очень любить при жизни.

Они понаблюдали, как хвост процессии медленно ползёт мимо: дети со свечами в руках, повозки с хлебом, вином и сушёной рыбой для храма, в котором тело будет выставлено для торжественного прощания, а священники будут день и ночь молиться, дабы обеспечить усопшему скорейшее вознесение на небеса. Когда прошли последние плакальщики и последние зеваки протащились вслед за едва бредущей толпой скорбящих, Бриони и Финн забрались обратно в фургончик. Дован Бёрч подхлестнул лошадей, и повозка покатилась к городским воротам, а остальные актёры зашагали следом.

Поторговавшись со стражей и сойдясь в конце концов на разумной взятке, театр Мейквелла въехал в Югенион. И актёрам пришлось опять следовать за гробом, который плыл над огибающей холм главной дорогой к храму в центре города.

– Он был ещё и богат – только посмотрите на всё на это, – добавил Финн, когда они впервые увидели процессию, растянувшуюся по дороге впереди, целиком. – Но что-то никто даже не заикнулся о погребальных игрищах, а ведь здесь это обычное дело, даже после смерти менее важной птицы. Возможно, это оттого, что люди напуганы происходящим на севере.

– И на юге, – грустно кивнула Бриони. – Несчастный Иеросоль…

Тряска заставила её отлепиться от окошка и сесть на пол. Где-то сейчас её отец? Жив ли он? Всё ещё в плену? Если Иеросоль всё-таки падёт, захочет ли автарк взять за него выкуп? Хотя какая разница, если ни она, ни Баррик не могут добраться до казны Южного предела? Может ли вправду такое быть, что её брат-близнец вернулся домой? Одно только это могло бы сделать нынешнюю, самую мрачную из пережитых ею вёсен чуточку лучше.

– Вы помрачнели, принцесса, – заметил Финн. – Как будто знали того беднягу, которого несут нынче в храм.

– Я просто… всё так неопределённо. Всё. Что я стану делать, когда доберусь до Южного Предела? Что, если фаэри уже захватили замок?

– Тогда дела будут обстоять совсем иначе, чем когда мы покидали страну. Не пытайтесь предугадать действия кваров, моя леди, потому что они не похожи на людей. Прошу, не откажите мне в позволении верить в то, что это одно обстоятельство верно – всё-таки я немного о них знаю.

– Откуда? Ты что… ты писал пьесу о них? – Бриони постаралась, чтобы вопрос прозвучал небрежно, но горечь и грусть просочились в слова. – Об их чарующей сказочной магии, которой они пользуются, чтобы похищать и убивать невинных людей?

Финн поднял брови.

– Я, конечно, вводил сумеречный народ в свои пьесы, и в самых различных качествах. Но если я в чём и погрешил против истины, изображая их, так это, как я предполагаю, скорее выражается в том, что я сделал их более таинственными и пугающими, чем они есть, вместо того, чтобы показать их хитроумными изготовителями волшебных колец и щедрыми утешителями непорочных дурочек. Но на самом деле свои знания о фаэри я приобрёл весьма оригинальным и необычным для театрального писателя способом – я их изучал.