– Баррик? Ты нужен мне. Куда ты исчез?

И всё начало возвращаться к принцу, но обрывками, догадками, так что в один миг он решил, что темноволосая – сестра ему, а в другой вспомнилось, что, кажется, наречённая.

«Киннитан?»

Изо всех сил Баррик выкрикнул её имя:

– Киннитан!

– Я так одинока, – плакала она. – Отчего ты не приходишь ко мне более? Почему ты покинул меня?

– Я здесь! – но хотя они находились друг с другом как будто почти рядом, он не мог докричаться до девушки. – Я здесь! Киннитан!

Она словно оставалась по другую сторону толстого волнистого стекла. В этой пустоте они были вдвоём, наедине, но не могли ни коснуться друг друга, ни поговорить.

– Почему? – рыдала девушка. – Почему ты меня оставил?

– Хвала прародителям, – другой голос, другая мысль неожиданно ворвалась в чёрную незаполненность, – я всё искал и искал тебя. И начал думать уже, что ты сгинул в Великом Межмирье…

Было понятно, что Киннитан чувствовала его присутствие не больше, чем видела или слышала Баррика.

Её голос стал таять.

– О Баррик, почему..?

– Идём, – позвал новый голос, мужской. Принц где-то слышал его раньше. – Я помогу тебе, дитя, но пропасть ты должен пересечь сам. Уже мало осталось времени – тебе придётся пройти прямиком сквозь тёмные века…

Теперь Баррик его увидел – огромная светлая фигура на четырёх ногах, на голове – путаница тонких веток, как у молодого деревца. Ах, нет, спохватился он: это же рога. Перед принцем, источая нестерпимо колючее сияние в бесконечной тьме, словно далёкая звезда, почти заслоняя собою Киннитан, стоял величественный белый олень.

– Следуй за мной, – повелел он. Казалось, даже произнесённые им слова мерцают бледно-лавандовым светом. – Следуй за мной – или ты уже возлюбил Ничто?

Что-то вдруг подхватило Баррика, белая молния вознесла его над пустотой и умчала прочь от темноволосой девушки.

– Нет! – он боролся, однако не смог совладать с тянущей его силой. – Киннитан, нет, я здесь! Я здесь!

Но она так и не услышала юношу, а он не смог вырваться. Мгновение – и вот уже девушка всё дальше и дальше, всё глубже уходит в мутную тьму, будто тонет в грязной воде пруда; последний промельк огня в непроглядной черноте – и принц потерял её из виду. Будто сердце вырвалось у Баррика из груди и осталось там, в вечном ничто.

Потом его закружили, сменяя друг друга, жар и холод, и сполохи света, что больно жалили и вызывали дурноту, но тьму рассеять были бессильны. Он падал, он летел, он… он не мог бы сказать, что с ним происходило. Вспышки света замелькали быстрее, лёд и огонь сменялись в бешеном ритме. Скоро Баррика окружили бессловные резкие шипы, стоны, и следом – рёв, как будто весь живой и меняющийся мир разбивался о принца океанскими волнами и мгновенно откатывался назад.

– Я хочу вернуться!.. – но кто бы ни уносил его от темноволосой, он больше не разговаривал с ним – или Баррик больше не мог его слышать. – Киннитан, прости меня…

Внезапно свет и звуки затопили всё вокруг, как вышедшая из берегов река, наводнение чувств захлёстывало мысли, пока принц не утонул в нём, неспособный думать – лишь впитывать и внимать. Безумие окружило его.

Лица, огромные, как горы, – лица гор, извергающие камнепады из пастей, и раздутые лица грозовых туч, плюющихся молниями. Мужчины-ураганы и женщины – огненные столпы; тени, несомые конями, под чьими копытами травой приминаются высокие деревья; самая поверхность земли расколота и разворочена – месиво из новых долин и гор; небо полыхает белым огнём или стреляет искрами, наполняясь падающими звёздами – видение обрушилось на Баррика, оставив его сжиматься в комочек и скулить.

Это была война между богами, битва исполинов и чудовищ, невероятнее и кошмарнее которой не случалось на земле. Воины превращались в животных, смерчи или огненные щиты, сражаясь друг с другом под стенами страннейшего города, похожего на измятую шкуру ежа с иглами из высоченных острых хрустальных башен – они кренились и вибрировали, как будто на них давила вся тяжесть небес. Сначала башни показались Баррику выше любых гор, но в следующий миг он увидел, что они вполне по росту тем, кто бился у их подножия, как защитникам, так и нападающим.

То было неистовое сражение. Тысячи птиц стрелами пикировали с неба, атакуя женщину, состоящую словно из воды, но растущую ввысь и ввысь, поднявшуюся бьющей струёй даже над чёрными башнями. Вспышки ослепляющего света озаряли огромные орды солдат-скелетов, вновь скрывавшихся от глаз, когда угасали последние лучи. Булыжники носились по ветру, словно опавшие листья, змея из скрученных молний обвила и сжала верхушку горы, сбросив её на одну из замковых стен. Разрушенное место мгновенно принялись заделывать рои металлических насекомых, выпускавших струйки пара из каждой щели и сочленения.

В самом сердце битвы, взирая на ворота, стояли три громадные фигуры – форма их оставалась расплывчатой, смутной даже в самом ярком сиянии, только глаза светились ледяным, ярко-звёздным блеском. Один великан держал огромный молот, выкованный из неизвестного тусклого серого металла, у двух прочих в руках были копья: у одного – двузубое и зелёное, как океан, у другого – чёрное, как вырытая в земле нора.

И Баррик знал, кто эти трое, хотя и страшился признаться в этом – даже себе.

Средняя фигура взметнула в воздух свой молот – и нечто вроде вихря ярких теней хлынуло вперёд и кинулось на стены огромного замка: яростные призраки, и сияющие, и меняющие форму – их совместное свечение было так сильно, что Баррик не мог как следует разглядеть, что происходит. Но в следующий миг ещё более яркий свет начал разгораться подобно восходящему солнцу, и нападающие в беспорядке отступили от стен.

Только двое вышли навстречу захватчикам из осаждённого города, но те бежали пред ними. Один из защитников был окутан сферой жаркого янтарного пламени, второй – ледяного бело-голубого сияния, которое странным образом не терялось рядом с более ярким золотым блеском. Фигуры двух наездников, высоких и гордых, проступали сквозь свечение; у каждого в руке был меч; и невозможно было определить, исходит ли свет от самих всадников, от их клинков или доспехов, но встретившись лицом к лицу с яростными лучами, исходившими от защитников крепости, враги разбегались куда глаза глядят.

Рёв в ушах Баррика стал громче, отдаваясь в черепе буханьем и пульсирующим гулом, будто там бесновался шторм. Сияние жгло глаза, не давая рассмотреть почти ничего. Трое на холме пришпорили коней, направляя их вперёд – чудовищные животные понеслись вниз по склону, даже не касаясь земли копытами. Тёмные всадники вскинули оружие – и словно само небо раскололось над их головами, проливаясь на битву нескончаемой тьмой.

И вдруг все они исчезли – огненные женщины, мужчины-вихри, прекрасные наездники, страшные в своём гневе, битва и все, кто участвовал в ней, – всё прекратилось в один миг и сгинуло. Остался только сам замок – его бледные, опалово мерцающие башни теперь валялись, поверженные, на земле, как деревья после зимней бури, разбитые на куски; их размётанные осколки блестели в грязи и пепле, словно капли расплавленного золота на полу кузни.

Баррику недолго удалось наблюдать их безумную красоту прежде, чем город превратился в руины, но созерцая картину разрушения, он обнаружил, что оплакивает эту потерю всем своим существом.

А потом, без предупреждения, он начал падать. По мере того, как принц стремительно приближался к ним, развалины крепости изменялись: то, что прежде сияло золотом, опалово-зелёным и молочно-белым, поднялось вновь – чёрным и скрученным, то, что раньше просвечивало насквозь, окуталось тенью. Замок, некогда чудо из чудес, превратился теперь во всего лишь пыльную заброшенную паутину – там, где сверкала дождевыми алмазами ажурная ловчая сеть. Он не был больше прекрасен – и всё же оставался красив, хотя и красотой странной.

Тот же самый. И совершенно другой. И Баррик влетел в него, как ветер в колодец.